Я люблю чужую жену — знакомо многим… Откровенная история о любви

Удивительно в мире устроено: ему она не нужна, но у него она есть. Я ей ни на что не сдался, но принадлежу с потрохами. Мне без неё неважно живётся, трудно работается и плохо спится, но всё впустую: она чужая жена.

… Она меняется. Забавно наблюдать, как день ото дня она прямее держит спину, отрабатывает эффектные позы, царственную улыбку и надменный взгляд. Растёт девочка. Хотя какая она к чёрту девочка: молодая уверенная в себе женщина. И я нужен лишь для того, чтобы всё в её семье было хорошо. Со мной можно выплеснуть эмоции, покапризничать, получить очередной подарок и порцию приятных ощущений. А потом она «завертикалится» (то есть встанет, словечко из её лексикона), поправит волосы, подкрасит губки и упорхнёт к мужу-сухарю. Которому, кажется, до лампочки, чем ненаглядная живёт и дышит. Зато я знаю о ней всё. Даже про голубые чашки…

Я

Не голубые, а синие. Синие фарфоровые чашки, поверху золотой ободок, внутри белоснежные. И блюдца к ним. Производства Ленинградского фарфорового завода, того, старого. Теперь такой сервиз можно отыскать лишь у коллекционеров, да и то не целиком на шесть персон, а остатки роскоши с треснутыми ручками и стёршейся золотой эмалью…
Мне было 17, когда чашки материализовались во всей сине-золотой красе. Дома у Андрея, на грандиозной по размерам кухне. Три пары чашек на блюдцах, сбоку белая салфеточка и серебряная ложечка. Величественно седовласая бабушка Кира Петровна пригласила к чаю:

— Андрей, представь, пожалуйста, нашу гостью. Давайте попробуем варенье из крыжовника, варила по старому рецепту, с ореховым ядрышком внутри.

Я всего лишь занесла конспекты по физике захворавшему однокласснику и — влюбилась. Сначала в чашки, потом в варенье, Киру Петровну и для полного комплекта в Андрея, к которому прилагалось всё это счастье. Девочку, выросшую в однокомнатной квартирке безлико-панельного монолита, бытовые излишества ослепили, оглушили и сбили с ног. Оказывается, бывает другая жизнь. Где есть мама и папа, они работают докторами, ходят в белых халатах, ездят на какие-то симпозиумы, пишут страшно важные статьи, разговаривают по модному телефону-трубке. Есть бабушка, беленькая и хрупкая, словно сахарная фигурка на торте. Бабушка подкрашивает седые букли фиолетовой «Иридой», укладывает в «вавилоны», носит кружевные воротнички и яркие фартучки. У Киры Петровны всегда готов обед и «что-нибудь к чаю, по рецепту Эммы Семёновны». И когда Андрей возвращается со школы, ему всегда рады, всегда ждут.

А у меня по-другому. Мама, которой никогда нет дома. То уехала за товаром в страну с мягким «пшекающим» языком, то приехала и «без задних ног»… Квартира заставлена огромными клетчатыми сумками, в брюхе которых скрываются джинсы всех размеров, пушистые кофточки цвета вырвиглаз и дамское бельё с колючими кружевами. Об отце давно ничего не слышу, кроме: «Даже алиментов не присылает, паршивец». Мама у меня молодец, не теряет присутствия духа. На быт ей глубоко наплевать: на полке две эмалированные белые кружки, в стакане по паре ложек и вилок, в буфете скучные фаянсовые тарелки. Старенькие, но чистые полотенца на крючках-липучках. Главное, чтобы я поступила в институт и вышла замуж, говорила мама. И я верила. Пока не увидела те самые чашки — синие, с ободком…

Андрею, в принципе, было всё равно, с кем ходить в кино и целоваться. А я шалела от его поцелуев уже потому, что этими же губами он пьёт из волшебных фарфоровых чашек. Мама права: замуж надо. А встать на ноги, закончить институт и стать человеком – дело десятое. Когда в твоём буфете есть такой сервиз, жизнь сама вывезет – к престижной профессии, модному телефону без перекручивающегося шнура, крыжовниковому варенью. И абсолютно стабильной, счастливо-благоустроенной судьбе.

Андрей поступил в медицинский (династия — великое дело), я чудом проскочила в педагогический. После диплома поженились. Его доконала моя настойчивость и увещевания Киры Петровны, мол, «стыдно людям в глаза смотреть, девочка у нас часто ночует». А я знала, что все дороги хороши и любые способы приемлемы, лишь бы по вечерам пить чай из сапфирово-синих красоток. Понимаете, у меня к Андрею больше, чем любовь: уверенность, что только такая жизнь — правильная.

Он

Всё началось на том новогоднем корпоративе. Заскочил поздравить постоянного клиента, вручил причитающийся шоколад и алкоголь директору, тот, разомлевший от тёплой праздничной атмосферы, пригласил присоединиться к коллективу. Я плюхнулся за стол, огляделся, стройная соседка шепнула: «Можно, я вам свой коньяк отдам? Терпеть его не могу, а шеф обижается, что не дегустирую, специально покупал, старался. Кстати, я Аня».

И этот коньячный заговор сразу настроил на нужный лад. Мне вдруг захотелось говорить цветистые тосты, «воровать» с дальнего конца стола бутерброды с икрой, а потом дурашливо-изумлённо коситься на залежи угощения. Она смеялась, сморщив нос и прикрывая рот ладошкой, аплодировала тостующим и поглядывала на часики.

— Спешим домой? – с намёком спросил я.
— Ну да, — улыбнулась она, — муж обещал зайти.

Я расстроился, приналёг на коньяк, который все деликатно обходили вниманием, и попытался заигрывать с грудастой бухгалтершей. Мадам отозвалась на комплименты, но победа не обрадовала. А Аня даже не заметила, что я «ушёл на сторону». Вскоре встрепенулась, выпорхнула из-за стола: в дверях возник высокий товарищ в пуховике, только очки из-под капюшона поблёскивали. Она подскочила, чмокнула: «Я сейчас, собираюсь уже!» А блёклый товарищ аморфно кивнул…

И я не растерялся. Пошёл следом за чужой женой, догнал в сумрачном коридоре, схватил за руку. Она испуганно вытаращила глаза, а я не дал опомниться: «Записывай мой номер, при мне, на мобильный. Готово? Набери, проверим, правильно ли…» Заветные десять цифр высветились на дисплее: есть! И хотя я небрежно брякнул: «Позвони как-нибудь после праздников», через час ей ушло сообщение: «Нужно увидеться. Завтра?»

На дворе опять лето, значит, почти полтора года. За это время в Аню вложены тонны эмоций, километры нервов, энная сумма ассигнований, бездна надежд и море всего, что должно быть между мужчиной и женщиной. Прямо говорил, что готов сбежать из гражданского брака, тайно венчаться в церкви и жить с ней на краю хоть синего, хоть оранжевого моря. Намекал, что испытываю глубокие чувства и не оставлю одну. Но она на моё гусарство чихать хотела. Может, без шуток надо, по-серьёзному? А вдруг засмеёт?

Я

Конечно, это жутко неправильно, что есть кто-то, помимо Андрея. Но чтобы с синими чашками всё срослось, надо пройти через это…

Скоро семь лет, как мы женаты. Живём в моей однокомнатной, мама перебралась к «любви всей жизни» Петровичу. Я переклеила обои, сменила мебель, повесила парчовые шторы, роскошные, словно театральный занавес. В кухню втиснула аховский дубовый гарнитур, фартучки и салфеточки развесила-разложила. Но почему-то не получается выветрить какую-то женскую одинокую неудачливость: часто, забывшись, я пью чай не из приличной чашки, а из старенькой эмалированной кружки, которую не выбросила не то из жалости, не то из хозяйского расчёта.

Андрей приходит после работы, ужинает, читая книгу, смотрит телевизор, желает мне спокойной ночи и засыпает. Иногда он радостно возбуждён: на работе что-то произошло или у друзей оказия. По поводу событий в моей, то есть нашей, жизни он всегда олимпийски спокоен и нордически холоден. Словно прозрачная тень, бестелесное привидение передвигается по комнате, касается предметов длинными ледяными пальцами, листает страницы книг.

Порой мне кажется, что дом и есть для него работа, отбывает положенные часы, а едва истекает время, облегчённо сбегает к родителям или в свои больничные покои. Киры Петровны уже год нет, и я надеялась, что синие чашки перекочуют ко мне. Вместе с привычным Андрею духом уютных мещанских излишеств. Увы, свекровь не предложила, а я постеснялась просить. Рискнула бы, если бы не её фраза: «Когда порадуете нас внуком? Знаете, Анечка, бывают случаи, когда оба родителя совершенно здоровы, но при этом не способны сотворить совместное потомство, прямо-таки фатальная несовместимость. Как правило, если пара распадается, в новых семьях дети возникают с потрясающей быстротой. Врачи так прямо и рекомендуют не мучить друг друга». Вот что значит воспитанные люди: никаких тебе лобовых претензий, всё намёками, безличными фразами. Правда, подозрительно часто.

…Наверное, можно было бы махнуть на всё рукой и жить с другим человеком. Но человек слышать не хочет о каких-то глупых чашках, для него всё просто, слишком просто. Он из таких же, как я, босяк без роду-племени, ему — что эмалированная кружка, что фарфоровая вещица – без разницы, лишь бы чай наливать. Нет, не годится.

Вчера больно сжал, сдавил плечи, на предплечье даже синячки от пальцев остались. Ощерился, словно зверь: «Хватит издеваться надо мной!». А я не испугалась ни капельки: подумаешь, грубиян, Андрей никогда бы себе такого не позволил!.. Всё-таки человека воспитывает среда, окружающие люди, это важнее.

Сейчас лето, и у меня ещё есть время свернуть эту историю, выйти из ситуации тихо-мирно. А к осени погода испортится, настанет сезон спасительных широких плащей и объёмных курток. Даже если на улице встретимся случайно, ничего не поймёт. Свекровь, безусловно, дело советовала, только зачем из-за подобной мелочи расставаться?..
Я уже и полку освободила под них в буфете, и серебряные ложечки купила. Будут у меня эти чашки.